Баять – это говорить. Пробаять – значит рассказать. Эти слова употребляли в своей речи мои дед и бабушка. Приедет дед из соседней деревни, а у бабушки уже самовар на столе пыхтит. Начнём чай пить, бабушка и спросит: «Ну, дедко, скажи, что люди бают в Фатуново?».
Дед был не охотником, он был председателем колхоза. Охотиться некогда. А вот бабушкин брат Александр – заядлый охотник. Он жил в деревне Большой Двор, там, где Перхино, Раменье, Иванова Гора. Я часто гостил там, вместе бегали с Васей и Ваней Пашковыми. Хотя они были моими дядьями, но возрастом старше меня года на три.
У Александра были две тропы: однодневная и с ночёвкой. Нас на охоту не брал, сам уходил очень рано. Чтобы соседка Малинина не увидела, что пошёл на охоту (у него было твёрдое убеждение, если она увидит, удачи не будет), сделал сзади потайную дверь из скотного двора и сразу под гору. К слову, соседка Малинина – мать Савватия Ивановича Малинина, очень известного в районе сначала работника, а потом руководителя Коношского райпо. Он часто навещал мать в деревне, и мы соревновались, кто больше наловит рыбы в Чёрном или Портном озере: вешали окуньков, а иногда и щуку на кукан и прохаживали под соседскими окнами.
Я часто пользовался его доверием, и он мне выписывал со склада райпо дымный охотничий порох. Пачка квадратная картонная с глухарём. В магазинах не было ни пороха, ни дроби. С последней помогал Михаил Иванович Козицын. Он работал на водокачке, был очень рукодельным. Чего стоила одна дрезина, которую смастерил и на которой можно было ездить по местной железной дороге на Ус и 16-й километр. Он давал дробь Петру Дмитриевичу Чащину, который отсыпал его мне на пару зарядов. Я бы очень хотел отметить высочайшую порядочность людей 40-х, 50-х, да и немного 60-х годов, живущих на лесозаводе, на шпальном (в народе – кобелёвка): все самодельные средства передвижения по местной железной дороге, в том числе и эта дрезина, лежали просто на улице рядом с сараями. И никто не брал чужого без спросу.
Охота в те годы для большинства деревенских жителей была вторым после землепашества средством существования. Дед добывал дичь и рыбу без ружья, использовал различные ловушки: на рябчиков ставил жёрдочки, на глухаря и тетерева устраивал слопцы, на рыбу устанавливал вёрши. Все эти ловушки он ставил на так называемой тропе. Тропа – это не натоптанная тропинка, а практически неприметный даже для опытного охотничьего глаза путь от одной ловушки к другой. Нога не должна ступать туда, где останется след. Жёрдочки и слопцы просматривались издалека, к ним зря не подходил, если никто не попал и ловушки настроены.
Чтобы дичь не могла испортиться в ловушке, по тропе ходил через день. Дичь переносил в специально сшитой и связанной двойной фуфайке-мешке, похожей на большую двойную майку. Верхнюю майку шили из домотканого льняного плотного полотна, нижнюю майку вязали из шерстяных ниток. Майки внизу сшивались. Такую двойную фуфайку-мешок одевали поверх одежды. Дичь укладывали равномерно вокруг тела, идти и нести ношу было удобно. Рыбу переносили в берестяных заплечных коробах, которые назывались пестерями. Чтобы рыба не портилась, её перекладывали крапивой. Из оружия дед с собой брал топор, а иногда и свою одностволку. Топор носил за поясом. Если охота была удачной и дичи много, её продавал жёнам офицеров в лагерном посёлке Ерцево. Там было управление исполнения наказания Карлаг и штаб охраны. Ружья были большой редкостью. Они стали появляться в начале 50-х годов. Тогда ещё в нашем районе было много леса, дичи и рыбы, и жизнь была интересной.
Но годы шли, и вместе с повальными и повсеместными вырубками лесов массово уничтожалась и дичь, и рыба, но появились лоси. В 1972 году в Подмосковье летом были большие пожары и оттуда к нам набежали кабаны, да так и остались.
Сергей МАРАТКАНОВ